Книга, которой пока нет названия (Часть 7)

Глава 25

Нане- нана!

Нана – на – джимми!!

Нане- нана!

Джимми- джимми!

Ача-ача!

Это гундосое пение резко и грубо вытолкнуло меня из мягкого и какого-то очень прекрасного сна…

«Какого черта?! Какой Джимми?» - спросонья я никак не могла понять, на каком свете я нахожусь и что вообще происходит. Мне, конечно же, очень хотелось думать, что Джимми был ошибкой, но реальность была беспощадна – песня про Джимми не имела конца и продолжала брутально литься в мои бедные уши.

«Наверное, уже утро… Пора вставать, пить воду… Но почему же тогда не звонит будильник» - я нехотя открыла глаза и осознала, что на дворе явная ночь…Темная ночь! Но этот факт совсем не помешало кому-то из домочадцев организовать стирку! В хозяйской душевой ярко горел свет, грохотали тазики, плескалась вода, а сама прачка, видимо, очень увлеченная процессом, вовсю горланила болливудский шлягер про пресловутого Джимми…

Я чувствовала злость – чистую, ни с чем не смешанную и очень лютую злость!

Голос без вариантов принадлежал хозяйке дома – Акинчане матаджи…

«Твою мать! Почему ночью-то?!» - я потянулась за телефоном и выяснила, что местное время – 4-00 часа утра! Или 4-00 ночи - тут уж кому как нравится!

«Ача-ача! Джимми-Джимми» - судя по звукам за стеной, стирка так заводила Акинчану, что она уже пошла в пляс вместе со своими тазиками…

«Ну как же так?? Где совесть у этих людей? Уважение к постояльцам, в конце концов?! Да и с чего бы вдруг так радоваться?.. Чему радоваться???» - я злилась до такой степени, что едва сдерживалась от того, чтобы не ворваться в этот веселый постирочный процесс со скандалом и чуть ли не с дракой. Но, судя по звукам за стеной певице было совершенно безразлично чье-либо мнение! Она притопывала, пела и плескалась, а мир, включая меня, должен был бы терпеливо ждать, когда иссякнет порыв ее души и тела.

«Она сумасшедшая! Она точно и по-настоящему сумасшедшая!» - эта мысль зажглась в моей голове и прямо порадовала меня своей логичностью! Ну, а при каких еще обстоятельствах женщина могла бы так неистово радоваться факту ночной стирки в холодной, заметьте, воде! Ну, ладно – ладно! Можно было бы еще предположить, что в ее жизни случилась какая-то яркая и красивая любовь – когда не спится и хочется петь днями напролет, но и этот факт тоже был не про Акинчану…

Вообще, мне казалось, что вся ее жизнь была не про счастье, а про выживание - тяжелое и изнурительное, в котором не было места песне! Акинчана родилась в Индии. В небольшой деревне, где она, как и миллионы индийских девочек, не освоила ничего, кроме навыков стирки, уборки и приготовления пищи. Нет-нет, вы не ослышались – Акинчана не освоила ничего, кроме домашнего хозяйства! Ни букв, ни цифр, ни иностранных языков, ни какой-либо науки, кроме обустройства уже упомянутого мной семейного быта.

Полученный навык она начала практиковать ежедневно, начиная с семнадцати лет, когда ее, как и миллионы других индийских девочек, определили замуж, за хорошего, как показалось родителям, человека.

Валаба и правду был хорош, но, как и большинство индийских мужчин он считал, что женщина создана для того, чтобы работать... Так, в их доме никогда не было стиральной машины, пылесоса, посудомойки, электрочайника, духовки или мультиварки… Миксеры? Блендеры? Кухонные комбайны? – Забудьте! В кухонном арсенале Акинчаны было две сковороды, два ножа и три кастрюли… И вот с этим небогатым скарбом Акинчана все же смогла выстоять и вырастить своих четверых детей погодок.

Как и миллионы индийских мужчин Валабы был убежден, что женщине необходимо никак не больше, чем мужчине, а потому в их доме никогда не было теплой ванной, мягкой постели, большого зеркала… да что там – в доме не было даже шкафа, куда можно было бы складывать свою одежду. Акинчана довольствовалась заплесневелыми нишами в стене, да и нарядов у нее было слишком мало – всего несколько сари, да и те уж, застиранные до дыр и выцветшие от времени в блеклые тона. Под все эти наряды существовала единственная, а потому бессменная пара обуви – шлепанцы темно-серого цвета.

Много лет к ряду дни Акинчаны были удивительно похожи друг на друга – без событийные, рутинные, глубоко и абсолютно погруженные в бытовые хлопоты. Каждое ее утро без исключений начиналось с маленькой двухкомфорочной плиты, по давней индийской традиции, стоящей в коридоре на полу. Сидя там на корточках, Акинчана жарила, парила, шкварила так, чтобы к восьми утра накормиться семью сытным вегетарианским завтраком.

После завтрака Акинчана мыла посуду.

Третьим этапом начиналась уборка дома. И снова без излишеств – только веник, ведро и половая тряпка...

Четвертым этапом ежедневной программы всегда была стирка. В тазике. В холодной воде.

После стирки матаджи шла в магазин, а, вернувшись, снова возвращалась в позицию «на корточки» - жарить, шкварить, варить и парить сытный вегетарианский обед, логично завершающийся мытьем посуды.

В свое свободное время, которое случалось до начала готовки ужина, Акинчана сидела перед входом в дом и с кем-то оживленно беседовала по телефону.

«Ача-ача» повторяла она всякий раз радостно кивая головой и улыбаясь так, что я даже думала о том, что по ту сторону провода происходит что-то увлекательно-прекрасное, но нет – по ту сторону телефона не было ни романтичных мужчин, ни веселых женских историй.

- В нашем селе собрали очень хороший урожай риса! Это великолепная новость! - Конечно, матаджи, это удивительная новость! Можно часами говорить об этом! – язвила я.

Но Акинчана не понимала иронии… Да и как бы ей было это понять?.. Ведь в жизни этой женщины не было мужчин и не было подруг… Не перечитывайте еще раз - я все написала правильно – у Акинчаны не было мужчин и не было подруг, по крайней мере таких, которые есть у нас – у европейцев. А как же муж, спросите вы? Муж был, и, их семейная история была похожа на миллионы других историй правоверных индусов – она была чиста и практически непорочна… Дело в том, что без малого двадцать лет Акинчана и Валаба воздерживались от любых возможных телесных контактов…

- Что, действительно вы живете как друзья? Как соседи? — спросила я однажды у Валабы во время наших вечерних посиделок.

- Я просыпаюсь ночью около трех часов и сразу начинаю молиться. А матаджи читает мантру только днем. Поэтому нам неудобно спать в одной комнате!

- Я спрошу прямо, прабу… А как же ваши супружеские отношения?..

- Лена матаджи, наши супружеские отношения мы уже выполнили! Смотри, какие чудесные дети у нас выросли!

- Прабу, ну, дети – это хорошо! Но ведь есть же и просто отношения между мужчиной и женщиной?..

- Ты о сексе говоришь, Лена матаджи? – Валаба, как обычно оказывался более смелым собеседником, чем я.

- Ну, да… Не все же ночи напролет вы молитесь…

- Матаджи, я укротил в себе сексуальную энергию сразу после того, как Акинчане сказали, что мы больше не можем иметь детей, и, ты знаешь, как мне стало хорошо? Спокойно, свободно, легко…

- Нет, прабу, я не знаю как это все у вас утроено… Слышала только, разговоры, знаете ли, что мужчинам без женщин наоборот очень и очень нелегко…

- Это, матаджи, так происходит только тогда, если постоянно думать о сексе! Но ведь Шастра говорит о том, что сексуальные отношения нужны только для того, чтобы зачать детей! И это так правильно, Лена матаджи!

- Валаба, ну ведь есть же человеческая природа?! Гормоны, в конце концов…

- Матаджи, поверь мне, усмирить самого себя возможно! Это трудно, но поверь - забыв о сексе, человек получает огромный, практически неисчерпаемый источник энергии, которую он может тратить на познание Бога! Потому что Кришна – это единственное, что имеет значение!

- Действительно, прабу, разве есть в жизни что-нибудь еще кроме Кришны?..

В тот вечер наш разговор как-то замялся. Наши понимания хорошего в отношениях мужчины и женщины казались абсолютно несовместимыми, но окончание разговора никак не помогло мне закончить думать о том, как чувствует себя обычная, умеренно религиозная женщина по имени Акинчана, прожив всю сознательную жизнь без такой важной и нежной ее составляющей – любви мужчины.

«Ача-ача!», - песня за стеной стала менее громкой и ритмичной, а сама прачка, судя по звукам, развешивала на веревке постиранное белье.

Я снова посмотрела на часы – 4-35… Хоть я и не доспала свое положенное время, я больше не чувствовала злости. Передумав все мысли об Акинчане, я чувствовала грусть и какую-то безысходность.

«А что ей делать, если ее муж заинтересован в одном только Кришне? Как ей, не знающей даже букв, узнать о том, что существует какая-то другая жизнь? Что у женщин есть права, потребности…».

Мои вопросы не имели ответов. Да и были они всего лишь вопросами – заданными мной самой себе.

Акинчана же жила свою жизнь. Она пела. Радовалась. Смеялась. Не просила о помощи потому, что не нуждалась в ней! Она была удручающе бедной, но при этом искренне и по-настоящему счастливой - каждую минуту своей жизни и без каких-либо сомнений!

"А я? Была ли счастлива я?" - этот вопрос выплыл из глубины моего сознания совершенно непрошено и резко.

«Да, конечно, была счастлива!» - дискантом закричал мой внутренний собеседник…. Но после этого вскрика внутри возникла пауза, какая-то тянущая, подтравливающая тишина… А не перепутала ли я слова? Действительно ли то, что происходило со мной в Киеве, называлось счастьем?

Глава 26

 Это был двенадцатый день моего лечения.

Я сидела возле стены, подернутой плесенью, и, доедала свою пресную лепешку.

Мой мир был разбит, перевернут вверх дном: я уже две недели делала то, что считала вредным, противным, да и вообще – невозможным!

Взять хотя бы хлеб… Я очень хорошо помнила европейское чувство легкой тошноты после сдобных булок, и, свое жесткое правило – не есть мучного! Но в Индии, питаясь лепешками и горохом, я чувствовала себя идеально! А молоко?! Мне всегда казалось, что оно – тотальное зло! Убийца вкуса и, вообще, человеческого здоровья! Но, несмотря на мое снова-таки, знание правды ежедневный прием индийского молока мне нравился!

Моя любовь к тишине и одиночеству была тоже буквальным образом растоптана моей новой индийской семьей – в мою комнату входили без стука, заводили разговор без спроса, приближались ко мне ближе всяких допустимых границ, а еще обнимались!.. А я? – Я не злилась больше! Нарушение своих личных границ я восприняла и приняла, и, это было очень странно! А для такого убежденного интроверта, как я – практически невозможно!

Сидя у заплесневевшей сырой стены, я очень гордилась своей удивительной терпимостью, толерантностью, способностью принять изменения, но мне и в голову не могло прийти, что ситуация, которая еще вчера казалась мне апогеем плохого и невыносимого, может стать хуже, значительно хуже!

Харе Кришна!

Раде Раде!

Харибол!

Радэшьям!

Я услышала, как какие-то гости заходят к нам в прихожую и здороваются с Валабой.

«Интересно-интересно», - подумала я. Высунувшись из комнаты, я увидела, как в наш дом потоком вливаются люди. Сколько их было?.. Не пять, не десять человек, а какое-то невообразимое количество! Худощавые мужчины, празднично-одетые женщины, позвякивая массивными украшениями и беспрерывно разговаривая за несколько секунд заполонили крошечную прихожую, и, тонкой струйкой потянулись по узкому коридору мимо моей комнаты прямо в кухню.

«Наверное, какой-то индийский хала-бола праздник… Меня-то все равно не касается», - я закрыла свою массивную железную дверь, ошибочно предположив, что эти люди зашли в наш дом на короткое время, и что сейчас, после совсем непродолжительного разговора они такой же человеческой струйкой выйдут прочь… Но мои беспечные мысли были прерваны стуком в дверь. На пороге в мою комнату стоял Валаба.

- Лена матаджи, мне сейчас нужна твоя помощь и понимание, - Валаба облокотился на мою серую сырую стену и смотрел на меня, не моргая – открыто и честно. Я же, уже порядком привыкнув к своей индийской жизни, совершенно честно и искренне не ожидала никакого подвоха…

- Это - наши дальние родственники из деревни. Они приехали во Вриндаван и остановятся у нас. Думаю, что они пробудут у нас день и одну ночь… Завтра они уедут домой! Лена матаджи, я очень прошу тебя – уступи им комнату! Без этого у меня нет совсем никаких вариантов их разместить!

- А сколько их, прабу? – новость о неожиданном переселении меня не огорчила, а возможно, обстоятельства развивались так стремительно быстро, что я едва успевала осознать и прикинуть, как и чем они обернуться лично для меня.  

- Вроде бы приехало двадцать пять человек… - Валаба развел руками растерянно и как-то обреченно. Весь его вид говорил о том, что гости были явно нежданными, и скорее всего, нежеланными…

- Двадцать пять человек! Валаба, а как это возможно разместить двадцать пять человек гостей в таком маленьком доме?! Ведь здесь всего три комнаты включая мою, ну, и нас тут самих тут сейчас живет очень немало: вы с Акинчаной, Рада с Анурадой, а еще – бабушка и дедушка!  - внезапно я осознала, что не знала, не понимала, где именно спят эти самые дедушка с бабушкой – каждое утро они появлялись как будто ниоткуда, а ночью точно также тихо и незаметно исчезали неведомо куда!

- Лена матаджи, индийский обычай запрещает мне отказать людям в ночлеге! Мы живем на святой земле! Мы обязаны принимать тех, кто пришел поклониться святым местам! – Валаба говорил эти слова с каким-то особым экзальтированным восторгом так, что даже я, позабыв о всех своих неудачным попытках познать радость Кришны, начинала верить в то, что Вриндаван действительно находится на священном невесомом облаке абсолютной чистоты, красоты и света!

- Лена матаджи, я могу сейчас найти денег и оплатить тебе отель на время присутствия гостей, но если ты не хочешь уезжать, то ты могла бы на день переместиться на кухню…

- На кухню?..

- Ну, да, смотри, здесь у нас кровать, туалет, шторка есть, ты сможешь ее закрыть и тебе будет не видно всего того, что происходит здесь…, - в чем, в чем, а в даре убедительности Валабе отказать было трудно! До сегодняшнего дня я искренне не понимаю, как получилось так, что описанная им реальность не вызвала во мне никакого протеста!

«Ну, и что такого», - думала я… У меня будет кровать, шторка, никто не зайдет ко мне… Да и тем более, что эти изменения ожидались всего на один день! Ну, и в самом же деле, не переселяться же мне в гостиницу ради одного лишь дня!» - рассудив так, я легкомысленно согласилась…  

- Хорошо, Валаба, нет проблем - я перееду на кухню!

- Спасибо тебе, Лена матаджи! Ты очень добрая! Спасибо!

- Все в порядке, Валаба! Перенесите мне только мое ведро с водой и не думайте больше ни о чем – я поживу на кухне!

Не прошло и десяти минут, как Рада с Анурадой резво перенесли все мои немногочисленные вещи на кровать, отделенную от кухни тонкой сатиновой шторочкой, а я, чтобы не мешаться под ногами у многочисленных гостей вышла на улицу, и, засев на пластиковом стульчике, стала с интересом наблюдать так называемую традицию индийского гостеприимства…

Гости сновали по дому взад-вперед, очень напоминая со стороны муравьев в муравейнике: ни один из недавно прибывших гостей не сидел на месте  - кто-то ходил мыть руки, кто-то оттирал чумазые лица своих детей, кто-то оживленно жестикулировал и беседовал друг с другом, кто-то переносил с места на место какие-то вещи… Индийский человеческий поток двигался безостановочно, и, как мне казалось, очень хаотично и бессмысленно.

От одетых в разноцветные одежды и мельтешащих рядом со мной людей меня периодически посещало чувство головокружения и легкой тошноты, но мое любопытство увидеть все-таки, как хозяева моего дома смогут принять такое огромное количество гостей, не позволяло мне покинуть свой наблюдательный пост. И вот – мое ожидание было вознаграждено - настал момент, когда темп всеобщего движения стал стихать, и, новоприбывшие гости стали друг за другом рассаживаться по разным местам нашего двора: кто-то успел отхватить пластиковый стул, другие оккупировали топчанчик нашего бродячего ситха, третьи неведомо где нашли маленькие плетенные подставки для ног, и, с легкостью применили их в качестве места для отдыха. Больше десяти человек уселись просто – прямо на земле!

Глядя на все это действо, я поражалась удивительному сходству индусов и цыган - они были также непосредственны в своих повадках, неприхотливы, нетребовательны, привычны к антисанитарии, но самое главное – громогласны и болтливы! У них не было чувства стеснения или смущения - они чувствовали себя как дома – спокойно, уютно и беспечно. Они сидели, и, как должное ожидали, когда хозяева дома удовлетворят их запросы – в полном объеме, с проявлением глубокого и непреложного гостеприимства!

Вскорости после того, как новоприбывшие гости осуществили рассадку, во дворе появились Рада, Акинчана и Анурада и многочисленными подносами, наполненными какими-то индийскими супчиками, кашками, картошками и лепешками. Хозяйки моего дома поочередно обходили всех гостей, предлагая каждому свои кушания. Были люди, которые скромно брали по одной лепешке и совсем немного овощей, большинство же гостей тянулись к подносам обеими руками, радостно приветствуя предложение получить добавку.

«Это ж сколько им пришлось наготовить на двадцать пять-то человек» - думала я, рассматривая процесс со своего наблюдательного поста… Общее количество еды, а самое главное – усилия, затраченные на ее готовку, едва ли укладывались в моей голове! Потому что ели индусы много! Действительно много!

Примерно по прошествии получаса раздачи блюд Акинчана с дочерьми вынесли во двор кувшины с водой, а это значило, что трапеза была закончена. Насытившиеся гости молча протягивали хозяевам свои грязные тарелки. И никто! Удивительно, но никто, включая женщин, не проявил желания донести свою грязную посуду хотя бы до мойки...

Сдав посуду, гости быстренько нашмыгнули свои двадцать пять пар шлепанец и удалились куда-то в сторону города, оставив хозяев наедине с горами невымытых тарелок и кастрюль.

И что вы думаете? – Хозяйки дома мыли посуду и улыбались!

Едва процесс уборки был закончен, и Акинчана с дочерьми присели отдохнуть на топчане, как по облаку пыли и гулу голосов, доносящимся из поля, мы поняли, что гости возвращаются обратно…

В ближайшие несколько часов утренний процесс повторился снова: топчаны, земля, кашки-супчики- лепешки, гора грязной посуды, и, абсолютное нежелание гостей помочь хозяевам хоть сколько-нибудь с уборкой и мытьем хотя бы своих собственных тарелок.

После второго приема пищи темп дня, заданный нежданными гостями, стал стихать: дом больше не гудел беседами, не звенел десятками женских браслетов и детских голосов. В воздухе повисло одно большое и общее для всех чувство – усталость! Гости стали расходиться на ночлег…

Я сидела и с интересом наблюдала – как? Как все эти люди смогут разместиться в нашем крошечном доме? А откуда же мои хозяева возьмут такое количество одеял? Простыней?

По знакомому скрежету железной двери я поняла, что первым делом гости решили оккупировать мою комнату. Один, два, пять, десять, двенадцать… В мою комнату зашло двенадцать человек, и, закрытая со скрежетом дверь помешала мне удовлетворить любопытство того, как можно разместить двенадцать человек на тринадцати квадратных метрах общей жилой площади!

Оставшиеся гости вели себя как мыши, занимая все возможное видимое пространство: на подоконниках, в коридоре, в душевой, и, о чудо! Подойдя к своей кровати за ширмочкой, я обнаружила двенадцатилетнего мальчика, спящего рядом с кроватью на полу.

Если говорить мягко, то я разозлилась и решила выйти на свежий воздух, но на пороге и при входе в дом я тоже обнаружила спящих индусов!

Я думала, что это – конец! Предел моего терпения! Что я просто не могу позволить себе спать в этом ужасном доме, да и еще в непосредственной близости к какому-то подростку, сопящему на полу. Но правда жизни заключалась в том, что со всеми своими лекарствами, ведрами и диетами мне было некуда идти…

Сдерживая желание пнуть какое-нибудь из тел, распластавшееся на пути к моей ширмочке, я все-таки залезла в кровать, и, испытывая испепеляющую меня неприязнь ко всем этим гостям и вообще индусам, уснула.

Утром следующего дня я проснулась оттого, что в едва занимающемся рассвете в изголовье моей кровати стоял индийский подросток и смотрел на меня, не отрываясь.

«Черт бы его побрал!» - я посмотрела на часы и выяснила, что до моего будильника оставалось еще целых полчаса!

 - Я сплю еще, мой друг, - сказала я ему с максимальным уровнем доброжелательности, на который была способна, и, стиснув зубы, попыталась снова уснуть. Удивительно, но мальчик продолжал стоять и смотреть на меня, не моргая.

Полежав еще несколько минут, я осознала, что подросток совсем не собирается уходить…

- Ну, что? – спросила я, в надежде объяснить ему по-быстрому, что не надо тут стоять и на меня таращиться.

- Меня зовут Сандип, - расплываясь в улыбке, отвечал подросток.

- Это прекрасно, Сандип, - говорю. Наверно, тебе пора идти?

- Нет. А как зовут тебя?

Я чувствовала, что вот-вот у меня сорвет крышку закипающего чайника, но, видимо, наличие образования или воспитанности не позволило мне не представиться в ответ.

- Я – Лена. И я хочу спать!!!

- Когда я выросту, я стану полицейским.      

Я почувствовала, что из глубины меня непроизвольно вырвался звук, похожий на шипение. Вспоминая все известные мне обороты матерной речи, я решила выйти на улицу подышать. Но вместо искомой сонной тишины во дворе нашего дома я обнаружила дорогих гостей, пьющих чай и интенсивно беседовавших на своем прекрасном языке.

Мальчишечка Сандип тоже по какой-то причине следовал за мной.

«Зачем я в Индии?» —спрашивала я сама себя, усевшись на каком-то кирпиче и вглядываясь в темное небо. Может для того, чтобы научиться человеколюбию? Терпимости? Или смирению? Или усвоить какой-нибудь урок? Или я, возможно, здорово провинилась когда-то, и, теперь мне нужно отбыть свое наказание?..  Вот уж не помню почему, но с мальчиком я решила быть вежливой до конца, чем и пользовался будущий полицейский, ходя за мной по пятам и пытаясь завязать свой «интересный» разговор. Я уходила в поле, на крышу дома, и, даже ложилась спать, но малыш Сандип был постоянно рядом: стоял за ширмочкой, лежал под кроватью, выглядывал из-за куста, сидел рядом на скамейке и каждый раз с непреложной радостью начинал свой новый монолог, становясь моим горем, моей пыткой, моим персональным и очень злым дементором, извлекающим из моей и без того страдающей души остатки прекрасных мыслей и чувств.

После приезда гостей дом, еще вчера казавшийся мне таким ужасным и невыносимым, теперь имел полное право называться нижними кругами ада: индусы были везде и одновременно! Они ели, спали, без смущения заслоняя все проходы между комнатами, разговаривали, ругались, стирали, организовывали длинные очереди в туалеты и душевые…

Прошел день, ночь, еще один день, и, вопреки всем ожиданиям, и, наверное, предварительным обещаниям, гости разместились в нашем доме на следующую ночь…

Мы с домочадцами крепились из последних сил. Акинчана с дочерьми, очень основательно уставшие от постоянного процесса приготовления еды и уборки за двадцатью пятью людьми, и, отбросившие все правила приличия, просто просили у Валабы поспособствовать отъезду гостюющих. Валаба же печально разводил руками, но по ощущениям был очень близок к тому, чтобы обратиться с просьбой об отъезде к предводителю компании, так бессовестно и зло оккупировавшей наш дом.

Казалось, что напряжение, так неожиданно появившееся в доме моих очень добрых и приветливых хозяев, обретало физические формы, висело в воздухе и звенело какими-то высокими неприятными человеческому уху частотами. Но гостям было как будто неслышно, невидно и невдомек – они как ни в чем не бывало час за часом, и день за днем продолжали есть, пить, спать, разговаривать, мыться, стираться и даже ругаться друг с другом!

Только к вечеру третьего дня, когда уже уверенно казалось, что беда под названием «Сандип и гости» будет длиться вечно, наши визитеры засобирались наконец домой.

- Лена матаджи! Я хочу сообщить тебе очень грустную новость! – Сандип, замешкавшийся с выходом из дома, догнал меня, когда я уже успела пройти большую половину поля, и, уже и не смела верить своей удаче, что я наконец-то иду куда-то одна, без навязчивого сопровождения вездесущего подростка.  

- Что еще, Сандип?  

- Мы сегодня уезжаем из Вриндавана, матаджи! И никто так и не смог мне сказать, как скоро мы приедем сюда снова…

- О, Сандип, ну, это же такое счастье – возвращаться домой! – я едва сдерживала в себе ликование и восторг от новости, что я наконец-то расстанусь с надоедливым подростком!

- Но я был так рад познакомиться с тобой! А сейчас я уеду и у меня даже не останется ничего от тебя на память., - Сандип потупил взгляд, неотрывно и с демонстративной грустью рассматривая наши ноги, чеканящие шаги по пыльному полю.

- Ну, Сандип, я отдала бы тебе что-нибудь, будь мы у меня дома, но я приехала в Индию на лечение. У меня очень мало вещей с собой!

- Повербанк! Подари мне свой повербанк! Я мечтал о нем всю свою жизнь! – Сандип остановился и посмотрел на меня. В ярких черных глазах подростка светилась надежда!

- Бери, Сандип! Пусть сбудется твоя мечта! – едва я успела это сказать, как мальчик вихрем умчался прочь в сторону дома за тем, что ему казалось важным и очень нужным.

«Слава Богу, откупилась!» - сказала я, но подросток этого уже не слышал, да и вряд ли это смогло бы остановить его в желании забрать свой трофей…   

Я продолжала идти по полю.

Я чувствовала чистое непреложное счастье от такой простой, и, как оказалось жизненно-важной вещи – быть наедине с самой собой. Как это ни странно, но я была благодарна Сандипу и гостям за этот трехдневный марафон. Ведь именно благодаря им я уверенно и навсегда поняла, что жизнь моя в индийском доме была прекрасна – в меру насыщенная людьми, песнями, разговорами, ведь именно с помощью них я так мягко и безвозвратно погружалась в индийскую культуру, и, заодно - в свою новую жизнь, где индийские таблетки сулили мне чудо.  

Вернувшись с прогулки, я обняла Анураду.

- Мне очень хорошо живется в вашем доме! Спасибо!

- Ты тоже очень нравишься, матаджи! Здорово, что ты заболела и попала в Индию!

- Ты думаешь? – в тот день мысль об удаче заболеть рассеянным склерозом прозвучала впервые в моей жизни, и, показалась ужасной! Я и подумать не могла, что пройдет время и я и сама буду говорить о своей болезни не иначе как об удаче - постоянно и каждый день.

Но до этого времени мне еще предстояло дожить долгие непростые дни и месяцы, предстояло пройти сквозь многие приступы, сломаться, умереть, и, найти в себе силы для того, чтобы все-таки жить.

А пока я ждала только следующего дня – пятнадцатого дня моего лечения, когда на плановой проверке доктор должен был сказать мне, что происходит с моим организмом, воспринимает ли он лечение, в возможно... врач скажет мне что-нибудь еще…

Эх, если бы люди действительно сгорали от любопытства, то в тот четырнадцатый вечер своего лечения, я сгорела бы наверняка.

Что будет дальше? Что я узнаю в свой пятнадцатый индийский день?

Часть 8

Часть 6

Часть 5

Часть 4

Часть 3

Часть 2

Часть 1