We use cookies to make your experience better. To comply with the new e-Privacy directive, we need to ask for your consent to set the cookies. Learn more.
Книга, которой пока нет названия (Часть 6)
Глава 22
- Я так понимаю, что ты проигнорировала свое обещание сходить в храм? – Маша, долгое время не возвращавшаяся к этой теме, к сожалению, все же не забыла о своем намерении отправить меня в кришнаитское святилище.
- Маша, ты действительно думаешь, что без этого никак не обойдется?..
- Лена, ты приехала в Индию так ли иначе под мою ответственность, а потому, будь добра – без лишних комментариев просто сходи и все!
Я злилась! Я очень не любила, когда меня насильно пытались выпроводить куда бы то ни было, а особенно, когда эти попытки осуществляло слишком много людей из моего окружения! С момента моего поселения в индийский дом прошло едва ли больше недели, но этого времени было вполне достаточно для того, чтобы о моем появлении каким-то странным образом узнали местные русскоговорящие последователи религии. Не смущаясь и нисколько не сомневаясь в целесообразности своих действий, «праведники» вереницей тянулись к моему дому - наставлять и проповедовать!
Будучи человеком наивным, я предположила, что общение с подобными людьми могло бы помочь мне «прижиться» во Вриндаване. Но очевидно и закономерно вышеупомянутые люди только добавляли мне трудностей и разочарований.
Первой «проповедницей» была 40-летняя Наташа из Крыма. Худая, с короткими засаленными волосами, она искренне считала, что хождение босиком приближает человека к Богу. Она выглядела старше своих лет, занималась перепродажей каких-то индийских кремов, питалась при местных храмах, ее ноги были разбиты в кровь… В ее больших серых глазах читалась боль, или болезнь, или какое-то иное страдание, и, казалось, что только разговоры о Кришне распрямляли морщины на ее лбу и освещали ее лицо пусть коротким, но все-таки покоем! Наташа начала приходить ко мне каждый день, попеременно предлагая купить у нее крем и прочитать какой-нибудь из ее религиозных журналов. Она приносила их снова и снова и очень просила прочесть – ну, хоть немного, хоть несколько статей, а я, почему-то сопротивлялась. На Наташину литературу у меня не было времени, а еще больше - желания, а потому я просто складывала эти журналы в стопку в прихожей моего индийского дома. Но Наташа, видимо, была очень настроена довести дело до конца…
В один из дней она как обычно постучалась ко мне в комнату и с порога начала рассказывать об очередном чуде, которое было явлено Кришной. В процессе рассказа она выхватила из стопки один из журналов: «Ты просто не понимаешь глобальность нашей религии! Смотри, вот в этой статье подобран самый лучший материал! Ты только взгляни на это!».
Первая строка предъявленной мне статьи радостно возвещала о том, что многие гении русской литературы были никем иным, как ярыми последователями Кришны. Федор Достоевский, Лев Толстой, Антон Чехов – вот лишь несколько имен, которые по мнению автора статьи были абсолютными и однозначными приверженцами вайшнавизма!
- Наташ, а почему, как ты думаешь, никто из этих великих людей ни строчки не посвятил Кришне? Ну вот словом даже не обмолвился нигде!..
- Что ты только что сказала? – хрупкая и болезненная Наташа вдруг сильно изменилась в лице. Страдание в глазах сменилось злостью, и, она как-то устрашающе подалась мне навстречу…
- Наташа, ну, я за критическое осмысление прочитанного! – видя Наташину устрашающе недоброжелательную мимику, я попыталась пошутить и даже готова была взять свои слова обратно, но было поздно…
- У меня было подозрение! С самого первого дня, когда ты не стала читать принесенную мной Бахатватгиту я сразу подумала, что ты – демон! Только демоны отвергают божье слово! Им от него становится очень плохо!
- Наташа, опомнись, пожалуйста!..
- Да-да, ты точно демон! Но я могу это отмолить! Давай, пойдем! Начнем отмаливать! Это будет трудно и долго, но я готова! – Наташа вскочила с кровати и, схватив меня за руку, попыталась увлечь в сторону выхода из комнаты.
Стоит ли говорить, что в тот день я попрощалась с Наташей навсегда…
Но мой покой был недолгим.
К нашему дому начал приходить низкорослый сутулый мужчина по имени Кавичандра. Он говорил примерно так: «Ты, короче, слушай и не смотри на то, что у меня нет высшего образования. Я тебя научу лучше, чем любой другой. Я прожил Кришну вот здесь!», - и Кавичандра опускал ворот своей рубахи, указывая на сердце. Грудь Кавичандры была вся в наколках, и, видя мое смущение, Кавичандра говорил: «Я провел больше двадцати лет в тюрьмах. Я отсидел за правду и за Кришну, а потому будь уверена - никто не расскажет тебе лучше, чем я!».
Пока я стояла и хлопала глазами, боясь рассердить моего нового темпераментного рассказчика, Кавичандра не молчал. Он рассказывал не сагу вайшнавских героев, а напротив - любил говорить о сложном – о смысле жизни, о смерти, об отречении… И, возможно, ко многим словам Кавичандры можно было бы и прислушаться, если б не повсеместные вставки, самой мягкой из которых была «короче, ты втычь».
От Кавичандры меня спасло провидение – он уехал в Москву «мутить деньжат» для того, чтобы в последствии вернуться на святую землю навсегда.
Мои освободившиеся было уши ждали очередных рассказчиков очень недолго – ими оказалась очень набожная женщина тридцати лет и сорокалетний мужчина с ясными голубыми глазами. Женщина снимала в нашем доме второй этаж, и, казалось, была осведомлена обо все без исключения тонкостях ритуального поклонения. Она радостно делилась со мной информацией о том, какую главу Бахавадгиты прочесть 9 раз, чтобы отмолить грехи покойника, где и какому богу помолиться для счастья в семейной жизни, как важно для кармы человека петь утренние мантры. К моему большому счастью женщина была чрезмерно сведущей и потому считала длительное общение с такими желторотиками как я ниже своего достоинства. Она бросала несколько десятков фраз и отправляла меня к святому писанию для углубления знаний.
Едва я успевала отойти от познанных ритуальных хитросплетений, как в мою жизнь снова входил проповедник – голубоглазый человек цитировал Бахаватгиту на английском языке и все время повторял, что в ней каждое слово – на вес золота. Каждый раз при встрече он переспрашивал, сколько страниц Бахавадгиты, которую он сумел мне подарить едва ли не в первый день, я прочла. Мой ответ, что я не читала, расстраивал мужчину как малого ребенка. Мне хотелось пожалеть его в его горе, а еще больше мне хотелось никогда больше не встречаться ни с ним, ни с другими «проповедниками религии».«Так и останусь темной», - думала я, «но этого надругательства над своим сознанием я действительно больше не выдержу!».
- Как ты сегодня, матаджи? – Валаба привычно закинул ногу на ногу и наши вечерние посиделки решил начать с обсуждения статуса моих дел.
- Нормально я, прабу! Спасибо!
- Нет-нет! Я вижу, ты грустная какая-то… Может, что-то случилось? Кто тебя обидел?
- Да, вроде никто… Просто трудно мне здесь во Вриндаване. Хотела подружиться с кем-то, но кругом одни верующие, а у меня с Кришной как-то не очень складывается…
- С Кришной я тебе помогу и все расскажу! Из тебя получится отличная преданная!
- Давайте как-нибудь повременим с инициацией, прабу! Во мне недавно распознали демона, потому, может, не такая я уж и хорошая, как вам кажется!
- Какой демон? О чем ты? А-ну-ка давай рассказывай немедленно!
Хоть я никогда и не любила жаловаться, но в ответ на вопрос Валабы я что есть силы начала изливать все свои горькие опыты общения с верующими. Мне было обидно! Ведь как бы там ни было, но я не была плохим человеком, не была глупым человеком, а уж тем более – я не была демоном!
- Матаджи, успокойся! Не расстраивайся ты так! Что же ты раньше ни у кого не спросила?! – Валаба сел ближе ко мне, как будто желая таким образом защитить меня от всего злого, что могло бы произойти со мной во Вриндаване. – Эта Наташа когда-то снимала у нас комнату, но потом вышла замуж за двадцатилетнего индуса и к моей большой радости уехала из нашего дома! Она начала учить меня верить в Кришну, представляешь? А вообще она раньше лечилась в психиатрической клинике. Она же рассказывала тебе?
- Ого! Этого она не говорила, нет…
- Ну, вот видишь! Ты нашла, кого тебе слушать! - А Кавичандра – хороший человек! Он очень старается служить Кришне! Но тоже у него не очень хорошая жизнь была до этого…
- Да, Кавичандра сказал мне о том, чтобы в тюрьме… - А матаджи, которая учит тебя сколько раз читать мантру на покойника… Ничего мне не говори о ней! Я даже не хочу говорить о том, сколько мужчин у нее побывало прежде, чем она всех начала учить чистоте и добродетели! И вообще – сложный она человек! Постоянно ругается со всеми… А про четвертого твоего проповедника голубоглазого ничего не скажу – не знаю, кто он. Но если тебе будет неприятно общаться с кем-то, ты только скажи мне – он сюда больше не придет!
- Спасибо, Валаба прабу! Спасибо! Как вас послушать, так нормальные люди не приходят в религию?! Только психбольные, зеки и проститутки…
- Ну, нет! У тебя просто так совпало, Лена матаджи! У нас много очень хороших и светлых людей! Скажи, а ты ходила уже в храм?
- Нет, прабу! Все никак не могу собраться! А разве нужно людям других религий ходить в ваш храм?
- Конечно, матаджи! Ты находишься на святой земле и тебе очень нужно попросить благословения Кришны и Радхи Рани! Так у тебя все будет проходить легко! И ты очень скоро вылечишься, поверь мне!
- Маша мне тоже самое говорит… Только отправляет меня в храм Шивы почему-то!
- Все правильно она тебя отправляет! Надо молиться Шиве, Кришне и Радхе! Это главные твои святые! Не откладывай – езжай завтра в храм! И как следует попроси – от всего сердца, и, тогда наши Боги точно помогут тебе! Будь уверена!
- Ладно, прабу. Завтра утром прямо и поеду!
Глава 23
Наступило утро и нужно было выполнять обещанное – ехать в храм. И вроде бы все было легко: встал – пошел в храм – вернулся, но по какой-то причине одна только мысль о том, что я сейчас самовольно пойду туда, где мне совсем не хочется быть, была для меня очень тягостна!
Но как бы там ни было, я решила следовать созданному мной самой правилу: до тех пор, пока я верю, что этот край мира принесёт мне выздоровление, я буду молча и смиренно выполнять правила этого края!
Прихватив в рюкзак несколько бутылок воды, я вышла из своего поля – прямехонько в страшный вриндаванский трафик…
После поездки по городским кочкам, когда мой позвоночник едва не ссыпался в недавно приобретенные коралловые рейтузы, рикша остановилась и водитель ткнул мне пальцем в сторону одного из многочисленных храмов.
Бог мой! Туда невозможно было зайти! Поток людей был таким огромным, что в храм буквально вносили и выносили… В нормальной жизни я бы ни при каких условиях не полезла в такую толчею, но учитывая обстоятельства, я решила не сдаваться!
«Эх, что же я не расспросила у Маши и у Валабы, что конкретно нужно сделать в храме?! Как молиться?! Как среди всех этих разноцветных богов узнать Шиву и Радху?» - но моя умная мысль оказалась слишком запоздалой – я не подготовилась заблаговременно, а потому решила ориентироваться на собственную интуицию и просто повторять то, что делают другие прихожане…
«Да! Точно! Как я могла забыть?! Кришнаиты также, как и буддисты приносят в дар своим богам цветы!» - это воспоминание осколком вылетело откуда-то из глубины моего сознания и оказалось на редкость своевременным! Довольная собой, я пристроилась в конец огромной очереди, и, человеческий поток понес меня к цветочному прилавку, где мне удалось приобрести длинную гирлянду из белых хризантем и алых роз. Цветы благоухали нежно и прекрасно, и, возможно, на какую-то долю секунды я даже перестала замечать фанатично верующих, напиравших на меня со всех сторон…
Но не тут-то было!
Религия, в которую я так старалась окунуться, была явно не тихой и не молчаливо меланхоличной! Едва я счастливо прищурилась, вдыхая цветочный аромат, как какой-то прихожанин в мощном религиозном порыве резко толкнул меня в бок, буквально выпихнув из приятных обонятельных мечтаний… Оторвавшись от своих цветов, я огляделась по сторонам и поняла, что стою в самом центре толпы!
Это было ужасно! Все эти люди, крики, размахивания руками, веселье и одержимость таким странным и непонятным для меня желанием – войти в этот храм...
Мне казалось, что с каждой минутой толпа раскачивается и беснуется все сильнее: кто-то наступал мне на ноги, кто-то напирал сзади, кто-то дергал за одежду и рюкзак, несколько мужчин взялись за руки, и, болезненно задевая меня локтями, начали подпрыгивать и ритмично петь, а лучше сказать – истошно кричать «Харе Кришна-харе-харе…»
Ужасно злясь на эти толчки и вопли, я разворачивалась в сторону каждого из моих обидчиков огрызнуться и сделать замечание, но даже не начав вершить задуманное, я понимала, что все это будет абсолютно бесполезной затеей – экзальтированная толпа неотвратимо двигалась вперед – к Божественному и Великому, и, никакие замечания и ремарки не могли бы остановить этот человеческий порыв!
Зажатая людьми со всех сторон, я была уже почти готова разрыдаться от обиды и своего бессилия справиться с ситуацией… И, возможно, я даже уже начала выбираться прочь из напирающей на меня толпы, но внезапно меня посетила мысль или ощущение… А, возможно, это мой внутренний собеседник заговорил со мной таким странным успокаивающе-менторским тоном: «Смирись! Ничего страшного не происходит! Сходи в храм – это важно, Лена!»
«Невообразимо важно!!!» - я не сдержала своего ядовитого ответа, хоть и по-прежнему не понимала, кто же это так величественно и мудро раздавал мне директивы…
Сделав глубокий вдох, я покрепче зажала в руках свои цветы, и, пристроившись за спину какого-то рослого мужчины, очень резво стала пробираться сквозь толпу, шаг за шагом приближаясь ко входу в большое здание, украшенное фигурами пока что неизвестных мне индийских богов.
Преодолев последние несколько метров давки, я наконец-то переступила порог заветного здания! Внутри храма было людно, но все же не так плотно и напористо, как на улице - по крайней мере, можно было видеть что-то большее, чем спины и затылки стоящих рядом людей...
Обрадовавшись появившейся возможности расправить плечи, не сутулится и не уклоняться от танцующих и верующих, я приготовилась рассматривать сам храм.
Но знаете что? Рассматривать было нечего!
Храм представлял собой огромный пустой зал, украшенный какими-то самодельными бумажными гирляндами всех возможных и плохо сочетаемых друг с другом цветов… На стенах висели какие-то картонные плакаты, едва ли более прекрасные, чем те, что украшали дом моего индийского врача… Все это буйство красок довершалось истеричным миганием дешевых фонариков, развешенных по всему периметру так называемого храма…
«Какая-то насмешка, честное слово! Ну, и где тут Бог и чего ради они все так сюда стремятся?! На плакаты посмотреть?! Надо быстро возложить куда-нибудь цветы и уносить ноги! И никогда! Больше никогда не развешивать уши под рассказы кришнаитов! И больше никаких храмов и святыней!» - я стояла посреди этого храма и, возможно даже подергивалась от злости и негодования!
«Где тут у них алтарь? Святой отец какой-нибудь где? Куда отдать цветы?» - я осматривалась вокруг, пытаясь вычислить, куда относят цветы другие прихожане, но это было бесполезно… Кришнаиты не следовали никакой единой логике – большинство из них одевали гирлянды себе же на шеи и вот в таком цветочно-прекрасном виде скакали по этому самому залу - на скаку распевая «Харе Кришна».
Я чувствовала злость и была близка к тому, чтобы ругаться матом, а возможно, уже и начала это делать…
«Ну, нет, друзья! Оставайтесь в вашей радости сами, а я, пойду-ка, пожалуй, домой!» - с этой мыслью я развернулась в сторону выхода и вот тут случилось самое интересное…
Прямо посреди зала я увидела огромную статую мужчины.
Нет-нет, вы не подумайте, никакой мистики не было – эта статуя была там и на момент моего входа, но я по какой-то странной причине ее не заметила… Просто прошла мимо!
И это было странно, потому-то статуя эта была весьма и весьма большой – около восьми метров в высоту - она была как будто отгороженной от всего остального храма чем-то похожим на большой деревянный куб, каждая из сторон которого могла открываться и закрываться – как обычное створчатое окно.
Мужчина, с которого лепилась скульптура был прекрасен! У него были длинные волосы, собранные на затылке в тугой узел, красивые рельефные мускулы… он сидел безмятежно в позе лотоса с закрытыми глазами и едва заметной улыбкой. У меня вообще не возникло ощущения, что это какой-то Бог… Потому что мужчина этот был не заоблачным, не далеким, не абсолютным, а напротив – очень понятным, человечным, земным…
В той статуе или же в том мужчине было что-то особенное, необъяснимое и неназываемое, и вот именно это «что-то» и заставило меня остановиться. Я смотрела на него безотрывно и это, как я понимаю сейчас, был не обычный созерцательный процесс - происходила какая-то странная химия, возникала симпатия и связь с тем, с кого лепили статую, с человеком, который был пока мне неизвестен, но это никак не мешало ему мне нравится – очень-очень!
Не успела я толком упорядочить свои ощущения и мысли о происходящем, как у подножия статуи появился монах и начал закрывать створки с каждой из сторон. После того, как три стороны были закрыты, монах устроился у подножия полюбившийся мне статуи и начал раздавать людям цветы, которые лежали там в большом количестве.
«Так значит я опоздала?! Что делать теперь?..» - с этой мыслью я подошла к монаху, держа перед собой как знамя свою гирлянду. Монах улыбнулся и… взял мои цветы! Открыл створки и положил мои розы и хризантемы к ногам статуи, а мне взамен протянул несколько бутонов желтых роз.
Я не хочу, чтобы вы сейчас закрыли книгу, подумав, что я сумасшедшая. Нет, я вполне адекватна, но после того, как монах совершил этот цветочный обмен, я почувствовала себя счастливой! Это трудно понять европейцу, да и мне самой до поездки в Индию это было практически невозможно понять, но тогда в том храме, стоя напротив непонятной статуи, я почувствовала, что меня приняли! Что меня поняли! И что все со мной наверняка будет хорошо…
Это блаженное ощущение безопасности и защищенности длилось еще несколько минут – ровно до тех пор, пока последняя створка статуи не была закрыта, и, я выпала из своих мягких и комфортных иллюзий. А, может, это были и не иллюзии вовсе…
Как бы там ни было, но мне по сегодняшний день не хочется разобраться в том, что же все-таки произошло в том храме. Забегая немного наперед, скажу только, что те несколько минут возле статуи неизвестного мне человека были началом большого пути туда, где я никогда не бывала прежде.
Глава 24
Подходил к концу десятый день моего лечения. Я чувствовала себя не просто здоровой, а как бы сказать – здоровее всех известных мне мужчин и женщин. Энергия и силы выплескивались из меня прямо через край. Мне хотелось всего и сразу – работать, заниматься спортом, развиваться профессионально, духовно, личностно.
И, честное слово, сложно было бы придумать для всего этого более подходящие обстоятельства, чем те, что сложились во Вриндаване. На святой земле я была просто-таки изолирована от всех внешних факторов – рядом со мной не было ни семьи, ни друзей, ни офисной работы, ни столичного трафика, ни миллиона никчемных и рутинных задачек, которые откуда-то кубарем постоянно валились на меня в Киеве. И, конечно же, моя деятельная и неспокойная натура не преминула воспользоваться ситуацией!
Так, неуемное желание работать привело меня к одному Вриндаванскому отелю, в котором чудом для местных широт существовало хорошее wifi соединение! Селиться в отеле я, конечно же, не собиралась, и более того - выпытать у доверчивых индусов пароль от сетки оказалось совсем нетрудно… Довольная своей предприимчивостью несколько раз в день я приходила к отелю, звонила сотрудникам, писала имейлы, бурно общалась в чатах.
Ежедневные тренировки я тоже посчитала жизненно полезными и необходимыми. Каждое утро я приседала, отжималась, качала пресс – вот, пожалуй, и все, на что я была способна в пределах своей крошечной тесной комнаты. И хоть на своих десяти квадратных метрах мне едва ли удавалось найти место для того, чтобы лечь во весь рост, не зацепившись ни за что что ногами и вытянутыми руками, я была счастлива – мое тело, изрядно измученное годами болезни, как будто оживало! Делая свои незамысловатые упражнения, я чувствовала силу в мышцах, не теряла равновесие, дышала ровно – без провалов и надрывов.
В остальное мое свободное время очень великолепно увязалось чтение! Все книги о стратегиях, маркетинге и электронной торговле, которые я так долго откладывала на потом, наконец-то были открыты – буквы не расплывались перед глазами, а мой мозг работал при этом удивительно четко! Я читала запоем, подчеркивала понравившиеся мысли и планировала, как вернувшись, я буду все это воплощать в жизнь!
Так странно…
Это все было очень и очень странно! Всего на десятый день лечения ко мне вернулись желания, а самое главное – возможности их реализовать!
Но от чего же болезнь, так долго мучившая меня, вдруг отступила?.. От многих литров выпиваемой воды? От желтого порошка или зеленого пойла? От гороховой диеты или от вонючих шариков...?
Я не знала ответа на этот вопрос - я была просто счастлива вернуться к забытому состоянию здорового человека, счастливого человека!
Но все же, были две вещи, которые мешали моим радости и счастью стать безмятежными и абсолютными…
Во-первых, я слишком сильно скучала по своей семье. По вечерам, когда я сидела посреди пыльного поля среди блуждающих мимо коров, звонящий телефон возвращал меня обратно в мир, который я покинула – мои маленькие девочки, прижимаясь щечками друг к другу, изо всех сил старались поместиться в кадр, наперебой тараторя мне свои маленькие истории. Женька уступала двухлетней Саше право говорить первой. И после того, как та несколько раз подряд повторяла: «Мамичка, мы тебя ждем! Выздоравливай!», Женя начинала делиться своими взрослеющими десятилетними мыслями о школе и об отношениях с одноклассниками. Мы разговаривали подолгу и не торопясь, обсуждали ситуации тщательно и подробно. Пропадала связь - мы созванивались снова, и, говорили – столько, сколько хватало соединения такого переменчивого и непостоянного индийского 3G.
В наших разговорах было не слишком много содержания, все больше – чувства. Чувства нежности, сплоченности, соединенности. Это трудно объяснить, но с самого первого дня Индия начала нас сближать... Да-да, вы правильно прочли – несмотря на расстояние мы становились как будто ближе и ближе к друг другу. Так близко, как, возможно, мы не были никогда раньше…
- А сейчас ты слышишь? Ты слышишь нас? Мы очень любим тебя! Слышишь?
- Я слышу! И я тоже люблю вас очень сильно! Слышите? – в трубке то и дело раздавалось зловещее шипение и, предвидя очередной разрыв связи, мои девочки выкрикивали в унисон: «Мы очень ждем тебя, мама!».
Читая эти строки, вы имеете полное право спросить: ну и зачем я так подробно описываю здесь наши разговоры? Такие обычные и непримечательные разговоры о любви между матерью и детьми…
Что ж… Я честно и очень искренне рада за тех, для кого такие беседы были нормой. Для меня же эти звонки были удивительным откровением и неизвестным ранее опытом!
И вообще, вся моя жизненная история была, мягко говоря, ненормальной, иной…
Я расскажу ее здесь для того, что думаю, что именно в ней кроются тайные истоки моей загадочной болезни. А, возможно, это не больше, чем мое предположение… но как бы там ни было - до самого конца моего лечения мое сознание непроизвольно возвращалось в мое прошлое снова и снова… Как будто искало там поддержки, ответов на пока еще не заданные вопросы… И все же: почему болезнь выбрала именно меня?
Я выросла в очень хорошей, в очень благополучной семье, но в той части семейных отношений, где у кого-то была чувственность и безусловная любовь, у меня обнаруживался огромный провал. Эдакая выжженная земля, где для маленькой девочки не было и намека на хоть какое-нибудь, но - чувство... Со времен прадеда, а, возможно, и раньше, в нашей семье было принято держать все эмоции при себе. Нежность, ласка, похвала были для нас такими же недопустимыми, как открытая агрессия или ругательства. Меня учили быть вежливой, сдержанной, и, как бы сказать – ровной, интеллигентной, аристократичной.
Когда мне было лет семь, я вместе с бабушкой посмотрела фильм о военном разведчике - «Семнадцать мгновений весны», и, с тех самых времен я представляла, что моя семья - тоже на как будто на войне, где нельзя раскисать, расслабляться, веселиться и терять бдительность. Особенно мне врезалось в память то, как главному герою устроили встречу с женой, с которой он не виделся несколько лет. Увидев ее, он не сдвинулся с места, не улыбнулся, и, конечно же, ничего не сказал. Недвижимо сидела и женщина. И только за кадром диктор говорил, как сильно они были дороги друг другу.
Мне казалось, что вот эти киношные герои были точь-в-точь такими, как мои дедушка и бабушка – любящими друг друга, но очень тщательно скрывающими это от посторонних. Они никогда не обнимались, не говорили друг другу нежности, не держались за руки, не заявляли о своем желании остаться вдвоем – как самые лучшие солдаты на несуществующей, что правда, войне.
Такой же была и моя мама.
В то время, когда других детей в семье обнимали и обсыпали фразами «Здравствуй, моя хорошая», «Ты самая замечательная девочка», «Ты – наша гордость», меня встречали сдержанно и сухо. Интеллигентно… Аристократично…
- Ты выиграла конкурс, молодец, но на этом нельзя останавливаться, - говорила мне мама.
- Уже поздно, ложись спать – завтра тебе нужно быть в форме, - говорила бабушка на ходу, закрывая дверь в мою комнату.
Все в нашей семье было подвержено строгому порядку – обязательный ежевечерний телефонный звонок и короткий разговор о событиях прошедшего дня. Четкий, без фамильярностей и без несущественных подробностей.
Вот так и получилось, что в моем детстве у меня было все – и игрушки, и одежда, и повсеместная опека о том, поела ли я, одела ли шапку… Но несмотря на все это видимое благополучие, в шестнадцать лет я покинула родительский дом с огромным комплексом того, что меня не любили. С однозначным мнением, что я не такая, как надо, или что я сделала что-то не так. Никак иначе объяснить то, что меня никогда не целовали и не даже не обнимали, я тогда не могла.
Но время, как мы знаем, лечит, и, за годы все мои детские непонимания и обиды затерлись, забылись, перекрылись какими-то новыми переживаниями так, что мне даже казалось, что со мной все и всегда было замечательно.
Совершенно точно в свои тридцать пять лет я никак не собиралась ворошить прошлое, но Индия внесла в мои планы определенные коррективы - когда мои дети безостановочно твердили в телефонную трубку о любви, все мои детские травмы поднялись как будто из небытия и громогласно заявили о своем существовании.
Я сидела на пластиковом стуле и рыдала. Одновременно от растревоженной боли и от радости за то, что я каким-то странным образом все-таки сумела создать со своими детьми что-то отличное от того, что прожила сама.
- Что происходит, матаджи? Почему ты плачешь? – Анурада придвинула ко мне свой пластиковый стул и начала гладить меня по волосам. – Тебе больно, матаджи?
- Нет, Анурада! Мне не больно! Просто я очень люблю своих детей, понимаешь?
- Да, матаджи, я тоже, когда думаю о своей маме, часто плачу! Это так приятно, матаджи, кого-то любить! Покажи мне фотографии своих дочек!
- Какая же ты счастливая, матаджи, иметь таких красивых голубоглазых дочерей! - в тот вечер мы с Анурадой так увлеклись, блуждая по гигабайтам фотографий моего семейного альбома, что даже пропустили вечерние посиделки…
Это был мой десятый индийский день. День, который запомнился мне тем, что впервые чувства, существующие где-то внутри меня, хлынули наружу сильными, несдерживаемыми, очень женскими слезами.
«Кем я стану в Индии?» - написала я в своем дневнике. «Очень похоже, что здесь мне предстоит наконец-то встретиться с собой».